Говорят, что для выпускников медицинских вузов, попадающих под распределение, наступили «черные времена». Что условия учебы и работы медика становятся с каждым годом все тяжелее. Мы решили вспомнить, действительно ли многое поменялось, и попросили рассказать о своем опыте учебы в медвузе и последующем распределении врача, которая окончила университет уже 10 лет назад. Забегая вперед, признаемся, что происходящее напоминает нам повторяющийся из года в год «день сурка».
О своем опыте учебы в столичном медицинском университете и последующем распределении нам рассказала Александра (имя изменено).
Я хотела быть врачом с седьмого класса, представляла эту профессию воплощением благородства и человечности. Поэтому столкновение с реальностью было неприятным. С самого начала учебы в университете у меня возникало ощущение (и его разделяли многие мои сокурсники), что главная задача многих преподавателей университета — доказать студентам, что они полные безмозглые ничтожества, не имеющие права на собственную точку зрения. Они, вероятно, были уверены, что хорошего врача можно воспитать только из человека, у которого полностью уничтожена самооценка.
Помню, как преподаватель по анатомии на занятиях по костям черепа вставил указку в одно из отверстий в нем, и вызывал нас всех по очереди, требуя правильно назвать это место. Мы перебрали буквально все варианты, один студент за другим вставали, предлагали свои идеи, преподаватель монотонно отвечал: «неправильно, садись, два». Когда все идеи исчерпались, он с глумливой ухмылкой сказал, что дырка появилась потому что череп упал, и от него откололся кусочек. Заявив, что мы все тупые, потребовал прийти на отработку в выходной день.
Я поняла, чего на самом деле стоит беларуское медицинское образование, после того, как на третьем курсе нас направили проходить практику по дисциплине «сестринское дело». Дело было в больнице, где мы должны были учиться ставить капельницы, катетеры и совершать различные медицинские манипуляции под руководством опытных специалистов. Но медсестры сразу сказали, что возиться с нами не будут, посадили в отдельный кабинет, выдали вату, марлю и заставили изготавливать ватные шарики и марлевые салфетки. И мы занимались этим месяц подряд, на протяжении всего времени, отведенного на практику!
А потом началась «практика» в поликлиниках на четвертом курсе. В период вспышки вируса нам, зеленым студентам, давали стетоскоп и отправляли на вызовы. Что там делать, мы абсолютно не знали, и никто не собирался нас учить. Предполагалось, что студент или студентка идут на вызовы самостоятельно, и сами разберутся на месте, как кого лечить. Трудно осознать происходившее, тяжело даже представить, как это все могло научить нас чему-то полезному. Скорее всего, никто и не ставил перед собой цель учить — нами просто пользовались как бесплатной рабочей силой. Мало того, эта практика заменяла реальную учебу, мы должны были в это время сидеть на «парах»!
В один из дней случились выборы. В общежитии, где я жила, в воскресенье, в 8 утра по громкой связи, которая используется для экстренного оповещения, комендант орал, что всем надо срочно встать и бежать на выборы. А кто не проголосует — будет из общежития выселен.
Все понимали, что распределение неизбежно. Но при этом всегда надеялись, что истории о том, что молодых врачей отправляют в глухую деревню на границу с Чернобыльской зоной, случаются с кем-то другим, конкретно тебя — пронесет.
Подозрения о том, что произойдет что-то очень неприятное, появились после того, как в начале шестого курса прошло собрание с деканами, где нас начали «морально готовить». Говорили, что распределение — это не конец жизни, даже если вас отправят на периферию, отработаете и можете быть свободны, что мы получили дорогостоящее образование и теперь должны быть государству по гроб жизни обязаны.
На это же заседание пришли представители одного из медучреждений и начали «хантить» себе молодые кадры, у них как раз в это время появилось много свободных вакансий. Достаточно много людей захотело попробовать себя, но потом оказалось, что «девочек» не берут. Им напрямую говорили: «ну вы же сами все прекрасно понимаете, выскочите замуж, понарожаете детей, а нам нужны специалисты, которые будут работать». К слову, когда распределение закончилось, оказалось, что девочек туда все же взяли, но это были сплошь родственницы декана, главврача больницы, и других местных чиновников. В общем — «блатные».
На предварительном распределении нам на какое-то время показалось, что все будет нормально. Казалось, что нас действительно слушают, учитывают мнение, желание и обстоятельства. В большей или меньшей мере всех предположительное место отработки устраивало. Возникала иллюзия, что у нас действительно есть выбор. Нам говорили, что ты выбираешь либо специальность, либо — город, и мы этому правилу, по сути, следовали.
Все стало на свои места в день окончательного распределения. На улице — начало весны, настроение праздничное. Мы все пришли в Медуниверситет, чтобы узнать, какое будущее нас ждет. В фойе висела огромная карта Беларуси, на которой можно было найти самый маленький, самый захолустный населенный пункт. Потом мы поймем, для чего она нужна. В первую очередь прошли «целевики» — те, кого уже забронировали в том или ином медучреждении. Здесь все было понятно, этих людей распределили очень быстро.
Следом очередь формировалась по принципу от самого высокого среднего общего балла ко все более низкому. У меня балл был почти девять, и я входила в первую тридцатку. Передо мной стояла молодая семейная пара врачей, у которых оценки были еще выше. И я вижу, что парня распределяют в один районный центр, а его жену — в другой, находящийся на расстоянии более 200 километров. По понятным причинам молодожены находятся в шоке, они недоумевают: в чем причина? На предварительном распределении были совсем другие договоренности.
В этот момент на происходящее впервые обратил внимание тогдашний министр здравоохранения Василий Жарко. Он подошел и поинтересовался причиной заминки. Выпускники начали объяснять, но он прервал их: «Какое право вы вообще имеете выражать недовольство? Вам сказали — вы поехали». Потребовал сразу «на ковер» декана факультета, начал узнавать, почему у него студенты такие «оборзевшие». Девушка расплакалась, но это никого не тронуло. Министр припечатал: «На жалость давить нет смысла. Вам дали направление? Собрались и поехали!».
Следующей была я. Декан мне шепотом говорит: «только ничего не говори, молча кивай и уходи». Говорю свою фамилию, моя специализация — офтальмология, я была нацелена в ней развиваться. Мне заявляют, что это — околохирургическая специальность, и вообще — не женское дело. Поэтому меня распределяют в глубинку на «скорую». Я настолько опешила, что все-таки отреагировала: «В смысле?!». На что мне сразу парировали ехидно: «что, и ты плакать собираешься здесь?». Такого удовольствия я им не доставила.
В заключение скажу, что, несмотря на кардинальные перемены в своей жизни, я все же оказалась ими довольна, так как попала в замечательный коллектив, и многому научилась. Семейная пара, которая стояла передо мной, не смогла добиться пересмотра своего распределения, и вынуждена была жить долгое время раздельно, но вроде и у них все закончилось благополучно.
